Я вышел из дома несколько раньше, чем обычно – головные боли, порожденные алкогольной абстиненцией, не мучили меня в это утро так сильно, как вчера и позавчера. Небо было ясным, небольшие белые облака парили местами, но не скрывали полностью солнечный свет, как в пасмурные дни. Единственная вещь, которая несколько обременяла прохожих в это утро - гололед - заставляла помнить о чувстве сохранения равновесия. Я вспомнил об этом, когда поскользнулся и едва не упал. Грязное бранное ругательство повисло на моих устах.
Весна пришла в город. Снег лежал на асфальте и на земле грязными талыми кучами, ожидая свое постепенное превращение в летнюю дождевую воду. Но предстоят еще весенние грозы, паводки, падение крыш, разбитие сердец. И об одном таком разбитии я вам хочу сейчас поведать.
Венедикт Венедиктович Бенедиктов услышал звонок и открыл входную дверь своей квартиры. И увидел пришедшего к нему в гости Сидора Уткина, университетского товарища.
- Здравствуй, дорогой друг! – торжественно воскликнул Венедикт Венедиктович и облобызал Сидора Уткина троекратным русским целованием.
- Здравствуй и ты! – ответил Сидор Уткин, принявшись развязывать шнурки на своих ботинках.
- Прошу Вас не снимать обуви, - проникновенным голосом пропел Венедикт Венедиктович.
- Нет уж, позвольте, - не согласился Сидор Уткин, продолжая развязывать шнурки.
- Убедительно прошу Вас, дорогой друг, не снимать обуви! – настаивал Венедикт Венедиктович.
- Никак не могу удовлетворить Вашего прошения, - не сдавался Сидор Уткин, снимая правый ботинок.
- Одень ботинок! – страшным голосом заорал Венедикт Венедиктович.
- Ни за что! – непреклонно ответствовал Сидор Уткин.
Венедикт Венедиктович вспыхнул, схватил Сидора Уткина за ногу, и стал натягивать снятый ботинок, но Сидор Уткин сопротивлялся, и взбешенный Венедикт Венедиктович вытолкал его за дверь вместе со снятым ботинком и хлопнул замком.
Руки Венедикта Венедиктовича тряслись, белки глаз налились кровью. «Сволочь…» - яростно процедил он.
Однако не прошло и минуты как снова задребезжал звонок.
Венедикт Венедиктович взял в руку гвоздодер, свободной рукой открыл дверь.
За порогом стоял босой Сидор Уткин, в левой руке держа ботинки, в правой - бутылку молдавского монастырского вина.
- Забудем старые обиды, и будем лучше пить вино!.. – примирительным тоном проговорил Сидор Уткин.
- Но если снимешь обувь, гнида, тебя я выкину в окно, – продолжил Венедикт Венедиктович, но, успокоившись, положил гвоздодер и пустил гостя в дом.
Венедикт Венедиктович достал из холодильника палку московской сырокопченой колбасы, и друзья сели за стол.
- Чем занимаешься, Веня? – спросил Сидор Уткин после первого выпитого бокала.
- Я практикую технику горизонтального планирования, - понизив голос ответил Венедикт Венедиктович.
Сидор Уткин покачнулся вместе с табуреткой и начал падать, но Венедикт Венедиктович удержал его, схватив за рубашку.
- Вот тебе на! – после продолжительной паузы сказал потрясенный Сидор Уткин. – И как давно?
- Вот уже тридцать шестой год, – серьезно ответил Венедикт Венедиктович.
Венедикт Венедиктович схватил падающего Сидора Уткина за рубашку, но на этот раз неудачно – Сидор Уткин упал, а в руке Венедикта Венедиктовича остался клок желтой материи.
- Ничего, дружище, - не умеющий падать летать не может, - успокоительно произнес Венедикт Венедиктович.
Сидор Уткин встал, потирая ушибленную спину.
- А умеющий? – робко спросил он.
- Умеющий – тоже, - ответил Венедикт Венедиктович, - но зато он умеет падать.
И с этими словами Венедикт Венедиктович разбежался и выпрыгнул из окна седьмого этажа. Сидор Уткин с выражением ужаса на лице подбежал к окну и выглянул на улицу. На асфальте лежало тело Венедикта Венедиктовича Бенедиктова. Около него уже начала скапливаться толпа. Сидор Уткин стремглав бросился по лестнице вниз. Однако, когда он вышел к подъезду, на улице не было не только тела, но и собравшейся было толпы. Более того, вместо частокола домов новостройки, стояли какие-то странные сооружения из каменных глыб. Сидор Уткин начал задумчиво жевать свою всклокоченную седую бороду. И тут над ним пролетела ворона и как назло нагадила ему прямо в ботинок.
Когда Сидор Уткин несколько пришел в себя, он увидел внешнюю сторону входной двери квартиры Венедикта Бенедиктова. Больше ничего видно не было. Сидор Уткин, стуча зубами, позвонил в дверь.
Венедикт Бенедиктов отворил дверь, на голову его вместо тюбетейки был надет столетний кедр.
Сидор Уткин, не переставая стучать зубами, находился в состоянии временной потери дара речи. Он вручил Венедикту Бенедиктову ботинок, полный вороньего дерьма.
«Однако!» - многозначительно молвил Венедикт Бенедиктов, шелестя кедровыми ветвями.
Тут авторы должны заметить, что Сидора Уткина звали Сидор Поликарпович Уткин, и в дальнейшем следует именовать его так.
Сидор Поликарпович Уткин любил чай и выпивал восемь или девять чашек ежедневно. И при этом так услаждался, что из уст его шел черный пар.
Венедикт Бенедиктов чая не любил и сжигал его в камине всеми доступными способами. Он любил коллекционировать женские чулки и панталоны, но коллекцию свою тоже сжег, обнаружив склонность к пиромании.
Венедикт Бенедиктов поставил загаженный ботинок в камин, стал чиркать спичками в намерении немедленно сжечь ботинок вместе со всем его содержимым. Сидор Поликарпович Уткин тихо сел за стол в ожидании возвращения дара речи.
Тем временем Венедикт Бенедиктов, поджигая ботинок, воспламенил кедровые ветви на своей голове. Вне себя от ужаса он испустил вопль и бросился макать свою башку в унитаз. Из туалета послышалось шипение и дым, а Сидору Поликарповичу Уткину вернулся дар речи.
По возвращении Венедикта Бенедиктова из туалета, за столом воцарилась тягостная тишина. Значительная часть столетнего кедра сгорела. Не зная что и сказать, Сидор Поликарпович Уткин заговорил.
- Странные существа – женщины, - сказал Сидор Поликарпович Уткин. – Когда я бреюсь и принимаю ванну, они бросаются на меня, как мухи на мед, а когда перестаю это делать, говорят, что я подобен бульдозеру.
- Они бросаются на Вас во время процесса бритья и принятия ванны, или в результате этого процесса? – спросил заинтригованный Венедикт Бенедиктов.
- В результате, но особенно – во время. В такие моменты я не знаю, что делать.
Венедикт Бенедиктов тоже не знал что делать. Он принял горизонтальное положение, и вылетел в форточку, сгорая от стыда.
Венедиктов вылетел в окно, напевая. Он был длинным пожилым человеком в белом плаще и старой светло-коричневой шляпе. Он был достаточно худ, поэтому свободно пролетел в форточку. На улице было пыльно, знойно и пахло мылом. Венедиктов летел прямо – его не пугала перспектива столкновения с желтой стеной бани.
В сущности, он даже был рад этому, ибо баня та была женская, а Венедиктов, заинтригованный последними словами Сидора Поликарповича Уткина, хотел на себе испытать, как бросаются мухи на мед. Поэтому, продолжая напевать, он подлетел к окну бани, и тут у него возникли проблемы: окно было слишком узким, и Венедиктов, несмотря на свою худобу, никак не мог в него протиснуться. Когда же, наконец, ему это удалось, он был с лихвой вознагражден за свои труды. Из кармана плаща он достал бритву, помазок, пену, и, сбросив плащ, начал медленно сбривать щетину на своем лице. Он снял и шляпу, обнажив загорелую лысину.
Появление пожилого интеллигентного мужчины, одетого в пенсне, в женской бане, вызвало у тамошних обитательниц самые разнообразные эмоции и, не побоюсь этого слова, мысли. Все начали гадать, кто бы мог быть этот длинный худой и загорелый сэр. Одни высказали предположение, что, вероятнее всего, это жрец индейского бога Вицлипуцли, другие спорили с ними, говоря, что более он походит на шпиона, а третьи полагали, что это не кто иной, как профессор Климашевич. В общем то, все дамы, как обычно, были по-своему правы.
Венедиктов тем временем закончил бритье и, подойдя к бассейну, бросил свое тело в холодную воду. Вода забурлила.
Некоторые женщины начали сваливаться в воду, и таким образом Венедикт Венедиктович узнал, как бросаются мухи на мед.
Тем временем Сидор Поликарпович, пораженный как громом способностью своего друга Бенедиктова к полетам, сидел на полу его квартиры с раскрытым от изумления ртом.
И тут в квартиру позвонили. Сидор Поликарпович подошел к телефону и своим женоподобным голосом сказал:
- Алле!
- Сидор Поликарпович? - спросили в трубке.
- Да, а кто спрашивает? - резонно переспросил Уткин.
- Выходите немедленно к подъезду, - ответила трубка металлическим голосом.
Делать нечего – оставалось подчиниться.
Выйдя к подъезду, Сидор Поликарпович Уткин был усажен в машину и увезен в неизвестном направлении.
Однако, вернемся к г-ну Бенедиктову. Он, на своем опыте испытав, как бросаются мухи на мед, облеченный в чисто вымытое тело, покинул женскую баню и направил свой путь к городскому саду. Однако до городского сада Бенедикт Венедиктович не дошел, потому что столкнулся с автомобилем, в неизвестном направлении увозившем Сидора Поликарповича Уткина…
…Когда Бенедикт Бенедиктович пришел в себя, он увидел склонившегося над собой человека в белом халате, вводящего в него инъекцию. Этот человек оказался медсестрой. Весьма красивой и сексапильной. Декольте не могло скрыть ее роскошную грудь, и Венедикт Бенедиктович от волнения выдернул капельницу из заднего прохода больного из соседней палаты. Сидор Уткин (а это был именно он) задергался в предсмертной агонии, тщетно силясь глотнуть хоть каплю воздуха. Второй рукой Венедиктов разорвал декольте на медсестре, и пышная плоть вырвалась на волю, что вернуло к жизни Сидора Уткина, а Венедикт, не в силах сдержать своего волнения, снова потерял сознание. Вернувшийся к жизни Сидор Уткин одной рукой разорвал остатки одежды на медсестре, а второй воткнул капельницу в задний проход Венедиктову. Эти действия не смутили медсестру ни в малейшей степени. Разбросав обрывки одежды по реанимации, она предстала во всей своей природной красе. Это реанимировало всех находившихся там больных, и тем более главного врача Петра Павловича Сократова, который по чистой случайности проходил в этот момент по коридору. Вдруг из реанимации высунулась чья-то рука и со всей силы воткнула ему в задний проход капельницу. Этого он даже не заметил, ибо понял, что не ошибся в подборе кадров, поглощая Анну Герасимовну (медсестру) сладострастным взором. Он решил посвятить ей только что написанную поэму «Ливанские горы». Рукопись находилась у него в карманах брюк, которые он нервозно с себя снимал…
О том, что произошло далее, авторы считают нужным умолчать, но результатом этих событий было выздоровление Венедикта Венедиктовича и Сидора Поликарповича.
Венедикт и Сидор, выписавшись из больницы, решили выпить за здоровие, прихватив с собой Анну Герасимовну. Однако, к сожалению, их вкусы относительно спиртного не совпадали – Сидор любил молдавское монастырское вино, Венедикт – самогон, а Анна Герасимовна – водку собственного приготовления.
Венедикт Бенедиктович, выпив водки приготовленной Анной Герасимовной, вдруг ощутил в своей голове новую мысль. «Я уже не молод, - думал он, - надо обучить технике горизонтального планирования моих наследников в лице Анны Герасимовны». Как ни странно, Анна Герасимовна подумала то же самое, находясь в горизонтальном положении. Ей тоже пришла мысль о планировании. А вот Сидор Уткин подумал нечто противоположное. «Я еще молод, - думал он. – Надо не дать этому гиганту умереть» И, подобно Анне Герасимовне, Сидор Поликарпович принял горизонтальное положение.
«Начало положено» - сказал Венедикт Венедиктович.
«И конец тоже» - тихо подумала Анна Герасимовна.
Но их рассуждения были прерваны неожиданным вмешательством внешних сущностей. Границы пространства стремительно сузились и из стен потекли соки. Воздух приобрел сферическую форму и стал танцевать, как птица, выплевывая воду на ковер. Сидор Уткин, воодушевленный водкой, выбросил Анну Герасимовну в окно.
По счастью, Анну Герасимовну поймал своими сильными руками стоящий на балконе этажом ниже Петр Павлович, и, заключив ее в крепкие объятья, окутал столбом сигаретного дыма, улыбнувшись в густые усы и обнажая все свои тридцать два зуба.
Тогда Бенедикт Венедиктович решил устроить небольшой скандал. Для начала он поменял потолок и пол местами. Но ему этого показалось недостаточно, и он поменял их снова. Сидор Уткин, свив гнездо на балконе, стал высиживать там яйца.
Между тем Анна Герасимовна, вдыхая сигаретный дым и запах дорогого одеколона, источаемый усами Петра Павловича, пришла в состояние сильного эмоционального возбуждения, и захотела тоже закурить. Петр Павлович угадал ее желание и подал ей стоящий тут же кальян. Солнце над их головами приобрело какой-то сиреневый оттенок, а летящие в теплые края птицы внезапно повернули обратно, а вслед за ними и рыбы, и грибы, и пельмени, и вермишель. Впрочем, пельмени – это лишнее. Сидор Поликарпович Уткин, опасаясь, что вся еда улетит, решил поскорее высидеть яйца. Но пока он решал это, яйца тоже улетели. Сидор Поликарпович устремился за ними. Венедикт Бенедиктович стал жадно пожирать кислород, но вместе с ним к нему в рот постоянно попадал азот, и приходилось отплевываться. Затем к нему в пасть полезла нога Анны Герасимовны, оказавшаяся телевизионной антенной. Бенедикт Венедиктович стал принимать короткие волны, закусывая их зеленным луком и стрелами, которые Петр Павлович выпускал в него из своей трубки. Из трубки также вылетали нейтроны, создавая изображение второй ноги Анны Герасимовны и её великолепных ягодиц с родинкой на одной из них. Эта родинка так поразила воображение сладострастного старика Бенедиктова, что у него потекли из носа густыя сопли, а глаза вышли из границ.
Однако Анна Герасимовна любила молодых мужчин, таких, как Петр Павлович, который был интересным способным хирургом с хорошими заработками. Петр Павлович любил изящных молодых женщин с пышной грудью и родинками, и Анна Герасимовна с Петром Павловичем составили хорошую пару. Безответная страсть к родинке Анны Герасимовны разбила сердце господина Венедиктова, пожилого интеллектуала, умеющего летать…
Жизнь Петра Павловича Сократова была бы безмятежной, если бы не вздорный характер Анны Герасимовны и не склонность Петра Павловича к неумеренному употреблению водки, которую мастерски готовила его пассия…
Но это уже другая история.
