Елизарий Сидорович имел привычку каждое утро протирать свои очки спиртом. Это для него было своего рода утренней гимнастикой. Затем он мыл усы и бороду хозяйственным мылом. После этого он подходил к роялю, низко склонял голову и осенял себя католическим крестом. На рояле стоял метроном и маленькая статуэтка блаженной Анджелы. Внутри рояля размещалось полное собрание сочинений Алексея Константиновича Толстого в немецком переводе. Немного помедлив, Елизарий Сидорович отправлялся завтракать.
Как правило, к началу завтрака приходил Георгий Моисеевич с бутылью ключевой воды. Они варили яйца всмятку и беседовали о традициях испанской кухни. Примерно в середине завтрака раздавался звонок - это с букетом пионов приходил Даниил Кузьмич. "Дерзайте, други!" - восклицал он, раскланиваясь в разные стороны. Гостиная наполнялась свежим запахом степи, и с приходом Иеронима Прокофьевича начиналось всеобщее обсуждение проблемы астрогнозиса.
Иероним Прокофьевич стоял на агностической позиции. Он говорил: "Братия, мы не должны забывать, что некоторые сферы не доступны нашему познанию". Елизарий Сидорович, будучи профессором кафедры двигателей внутреннего сгорания, напротив, придерживался строго конкретного взгляда на вещи. Георгий Моисеевич был пастором прогрессистской церкви и, задумчиво почесывая бороду, налегал на ключевую воду. Таким образом он готовился к вечерней проповеди. Даниил Кузьмич большую часть беседы сидел, закрыв глаза и вытянув вперед ноги в сапогах с ботфортами - он совершал прорыв в смежный мир. Иногда он открывал рот и говорил какое-нибудь умное слово на санскрите, которое Георгий Моисеевич тут же записывал, надеясь блеснуть своими знаниями перед паствой.
Даниил Кузьмич был адептом учения Йогачары "Упанишахти" Сракапудры, что вызывало неприятие у Елизария Сидоровича, который был филокатоликом и униатом. Иероним же Прокофьевич был язычником и носил с собой кусочек пирамиды Инки VII. Вот и сегодня Елизарий Сидорович начал беседу цитатой из своего любимого Владимира Сергеевича Соловьева. Иероним Прокофьевич с места в карьер бросился ему возражать. Но тут Даниил Кузьмич открыл рот и произнес: "Ом", что было тут же записано Георгием Моисеевичем. Дальше беседа потекла как обычно: Елизарий Сидорович выдвигал безумные тезисы, Иероним Прокофьевич их оспаривал, а Георгий Моисеевич пил ключевую воду, время от времени удаляясь в темный угол залы, где был выход в сад.
Наконец пришло время достатия спиртного напитка. Даниил Кузьмич моментально вернулся из смежного мира, отрясая дорожную пыль со своих сапогов. Кто-то сказал: "А теперь, уважаемые коллеги, давайте выпьем". Все подняли фужеры, и тут со стороны ванной комнаты послышалось тихое монотонное гудение. С насторожившимися лицами собеседники опустошили бокалы. (Следует заметить, что Георгий Моисеевич наполнял бокал не спиртным напитком, а водой из крана.) Елизарий Сидорович снял со стены топорик для рубки мяса и направился, как ему показалось, в сторону источника звука. В коридоре ему на мгновение ослепил левый глаз необычно яркий солнечный блик на самоваре, после чего предметы окружающего мира стали терять пропорциональность. Но самое необыкновенное произошло в следующую секунду - Даниил Кузьмич медленно оторвался от пола и в позе лотоса полетел в открытое окно по направлению к созвездию Большого Пса. Елизарий Сидорович, уронив топорик на пол, схватился за сердце и закашлял. Георгий Моисеевич подскочил к нему и подставил табуретку. Елизарий Сидорович опустился на нее, поднял взор на невозмутимо сидящего на кухне Иеронима Прокофьевича.
- А что вы на это скажете, любезнейший Иероним Прокофьевич? - иронично осведомился Елизарий Сидорович, тяжело дыша.
- Ничего не скажу, - с сократовским спокойствием ответил Иероним Прокофьевич и потянулся к колбе со спиртным напитком.
Вечером того же дня на собрании Ложи Золотистых Ножей на возвышенность в центре помещения вышел доктор Штейнбрейхер, держа в левой руке канделябр, а в правой сушеный кокосовый орех. В его глазах блеснула искорка экстаза, и он, саркастически улыбаясь, вонзил канделябр в основание ореха. Мадам Натали Жювазьен вскрикнула и упала без чувств. Ее муж вскочил на скамью и зааплодировал. Звукорежиссер включил музыку, и все члены Ложи стали приплясывать, похлопывая в ладоши. Но магистр Каинайничус с достоинством поднял руку и потребовал слова. "Воспылай, о естество утробы моей!" - неистово прокричал он низким сопрано и сорвал с себя парик. Все члены ложи кроме доктора и магистра стали бросать в парик деньги и продукты питания. Доктор Штейнбрейхер четыре раза поцеловал магистра в голову в знак того, что приношение Духу Воды совершено. Все присутствующие поползли по кругу под аккомпанемент кифары, и вдруг из кокосового ореха, лежащего на постаменте, в потолок ударила струя зловонной белой жидкости. У всех в руках появились чаши, в которые магистр начал мочиться так шумно, что мадам Натали Жювазьен ожила, вскрикнула и опять упала без чувств. Наконец граф Артур Ферапонтович Домодедов понял, что действо сие не соответствует его духовным исканиям и удалился, чувствуя на себе осуждающие взгляды. Наступали новые сутки.
Над русским кварталом парила переменная облачность - солнце то скрывалось, то осеняло набережную Дуная. Прохладный ветер напоминал о скором приближении осени. Елизарий Сидорович с видом греко-римского борца уверено шел по набережной против ветра. На нем было позолоченное пенсне, серое, слегка мятое пальто, коричневая шляпа, светлые полосатые брюки и оранжевые ботинки - весь его вид выражал целеустремленность. Направлялся Елизарий Сидорович в здание Всеевропейской Ассоциации Астрономов имени Джордано Бруно, где раньше работал Даниил Кузьмич. Елизарий Сидорович надеялся выяснить у бывших коллег Даниила Кузьмича, куда тот улетел.
Поворачивая в переулок, Елизарий Сидорович наступил на какую-то клейкую кучу неизвестного вещества, отчего его правый оранжевый ботинок потемнел. Тут Елизарий Сидорович услышал: "Мсье, подайте, Христа ради пожилому голодному человеку...". Подняв глаза, он увидел старого небритого француза с тростью и едва заметным огоньком иронии в глазах. "Бог подаст, аз же грешный благословляю." - мягким голосом ответил Елизарий Сидорович и уже вознамерился осенить старика католическим крестом, но вдруг побледнел - в его чертах он узнал Даниила Кузьмича.
Даниил Кузьмич проворно вскочил, сорвал с носа Елизария Сидоровича позолоченное пенсне и со всего размаху швырнул его прямо в клейкую кучу. Словно пелена упала с глаз Елизария Сидоровича, и он увидел скрытую сущность вещей. Он уронил портфель, из которого посыпалися оливки, и в порыве дружеской радости поцеловал Даниила Кузьмича в глаз. Но не тут-то было - Даниил Кузьмич подхватил портфель и бросился бежать по темному переулку. Набрав нужную скорость, он стал отрываться от земли и подниматься над городом.
Дамы, стоявшие в столь ранний час на мостовой, направили на взлетевшего Даниила Кузьмича свои лорнеты и апплодировали. Среди них была и наша героиня, Евфимия Аполлоновна. Разведшись с третьим мужем, эта достойная женщина заинтересовалась проблемами астрогнозиса и делала выписки из умных книг прошлого. Ее вдохновил на это учитель танцев Жерар, в которого она была втайне влюблена. В его библиотеке были: журналы "Философия и метафизика таинственного" за 1742-1835 годы, сборники магистра Энгела ван Брутта, жившего в XII веке, произведения Сведенборга и репродукции рисунков аборигенов Австралии и Океании, сделанные специально по его заказу. В позапрошлом году библиотека обогатилась еще одним ценным экземпляром: шеститомной энциклопедией Турбоскопической шизогномии издательства "Магнус и сын". Евфимия Аполлоновна страшно любила просиживать среди огромных фолиантов в полумраке, делая выписки.
Евфимия Аполлоновна открыла книгу наугад и прочла через лорнет: "Лишь только субъекту приходитъ мнимое осознанiе логики текущихъ явлений, какъ внезапное вторжение необычныхъ вещей въ повседневность внушаетъ ему мнимую убежденность в необъяснимости процессовъ, произходящихъ снаружи и внутри субъекта. Сiе непостижимо для непосвященныхъ. Но продвинутыхъ чадъ Владыки нашего Космоса смежный мiръ манитъ к себе такъ же, какъ белый огнь раскаленнаго чистого железа притягиваетъ любознательныхъ насекомыхъ (мотыльковъ и проч.)..."
Следует заметить, что Евфимия Аполлоновна была весьма хороша собой. Отбросив лорнет в угол, она смачно зевнула и отправилась в постель. Приняв две таблетки очень сильного снотворного, Евфимия Аполлоновна почти сразу уснула. Ей приснился довольно таки странный сон. Ей снился голый мужчина средних лет, сидящий на комоде в сапогах, пьющий крапивный отвар и гладящий свою кошку. Вдруг кошка соскочила с колен и выпалив фразу: "Отнюдь!", выбежала из комнаты.
Евфимия Аполлоновна проснулась в холодном поту и решила справиться, что бы значило сие сновидение у магистра Энгела ван Брутта, жившего в XII веке. Оказалось, что это означает скорую разлуку с учителем танцев и знакомство с адептом учения Йогачары "Упанишахти" Сракапудры и с самим учением.
Евфимия Аполлоновна упаковала чемоданы и, поцеловав воздух, пошла к своей подруге Натали Жювазьен, которая жила за контуром города на берегу глубокого пруда.
Особняк семейства Жювазьен был скрыт от взора сторонних наблюдателей высокими зарослями камыша, проникнуть туда можно было только переправившись через пруд. Евфимия Аполлоновна вышла из воды, вся мокрая и эротичная, и негромко постучала каблуком во входную дверь.
- Кто бы ты ни был, странник, отправляйся далее своей дорогой в царство теней! - послышался ворчливый голос главы семейства, мужа Натали Жювазьен.
- Жерарчик, это Фима, открой! - как соловушка пропела Евфимия Аполлоновна.
Послышался напряженный скрип засова, и тяжелая дубовая дверь отворилась. "А Наташки нет..." - негромко произнес Жерар Жювазьен, удивленно разглядывая Евфимию Апполоновну с ног до головы. "Ну и хрен с ней..." - так же негромко произнесла достопочтенная Евфимия Аполлоновна.
Жерар Жювазьен провел гостью в зал погреться у камина.
- Позволь тебе представить, голубушка, моего возлюбленного брата и отца Даниила Кузьмича Голубева! - торжественно и внятно сказал Жерар, указывая рукавом халата на сидящего у камина человека в набедренной повязке. Даниил Кузьмич встал и, сладко улыбаясь, сотворил перед Евфимией Аполлоновной реверанс. "До чего знакомая рожа..." - про себя заметила Евфимия Аполлоновна.
- Да, вот еще что, о яблочко моего глаза, - потупив взор, сказал Жерар, - в связи с моим предстоящим отъездом Даниил Кузьмич будет вести занятия вместо меня...
Евфимия Аполлоновна разинула уста.
- А как же ложа? - с гордым упреком спросила она у Жерара, сверкнув очами. Жювазьен поймал ее взгляд и остолбенел. Ему вдруг показалось, что именно так Ева смотрела на Адама перед тем, как Адам вкусил плод с древа познания добра и зла. В голове Жерара что-то забулькало, к сердцу подплыла сладкая истома, а перед глазами пошли круги.
- Согласно учению Упанишахти, ложа есть не более, чем иллюзия в ментале бодхисаттвы, - после некоторой паузы ответил он. - Даниил Кузьмич открыл мои глаза, которые были отуманены низшими духами вод.
Евфимия Апполоновна вдруг почувствовала, что ее долгое время обманывали и грациозно встряхнула своими черными вьющимися волосами, слегка обрызгав Жерара Жювазьена.
- Брат Даниил, как тебе наша Фимочка? - осведомился Жерар.
- Лепота! - восхищенно выдохнул тот, внимательно рассмотрев Евфимию Аполлоновну.
- Слепота? - не расслышала Евфимия Аполлоновна и почему-то обиделась...
Тем временем, Елизарий Сидорович, отчаявшись найти Даниила Кузьмича, направился домой, где его ожидали друзья: Георгий Моисеевич, Иероним Прокофьевич, а также граф Артур Домодедов. Они попивали крапивный отвар и, как всегда, беседовали.
Артур Ферапонтович критически отозвался о Ложе Золотистых Ножей. "Действо сие не соответствует моим духовным исканиям!" - сказал он. Это очень вдохновило Георгия Моисеевича.
- Да, о заблудший овен стада моего. Ибо явились в последние дни наглые ругатели, отрицающие церковную десятину. Но прими спасительное учение церкви истинной и обретешь покой уму твоему.
- Покой ума не есть цель цивилизованного арийца! - возразил Иероним Прокофьевич. - Ибо цивилизованный ариец высшим благом почитает познание непознаваемого. А поелику такое невозможно, то невозможен и цивилизованный ариец.
- Разум обреченных сынов века сего бушует неумолимо, тщась усилиями человеческими обрести созерцание, - парировал Георгий Моисеевич. - Друг наш Даниил подтвердил это своим улетом.
- Улета не было, как не было и Даниила. - ответил Иероним Прокофьевич.
- Как так? - опешил Георгий Моисеевич.
- А так... - ответствовал Иероним Прокофьевич и начал медленно растворяться в мировом эфире.
Георгий Моисеевич простер руки к потолку и что-то забормотал на незнакомом языке.
- Довольно! - глухо отозвался Артур Ферапонтович из проезжающего мимо окна последнего трамвая и ударил кулаком по столу. Стол раскололся на две равные части, а Елизарий Сидорович, как ни в чем не бывало, медленно потягивал крапивный отвар, сидя в одних сапогах на комоде.
Артур Ферапонтович вышел из трамвая, и его на мгновение ослепил необычно яркий блик на самоваре, стоявшем на сундуке Елизария Сидоровича в корридоре.
"Be failed, thou unclean spirit, be failed!" - орал Георгий Моисеевич, размахивая подтяжками от джинсов.
Артур Ферапонтович, протерев глаза, первым делом осведомился у Елизария Сидоровича, как тот попал в дом через закрытую на два внутренних засова дверь, и где Георгий Моисеевич. Елизарий Сидорович, благодушно прищурившись, улыбнулся и закрыл глаза. Сапоги медленно упали с его ног в таз с марганцовкой, стоящий у комода. Иероним Прокофьевич невозмутимо наливал в поллитровую баночку новую порцию крапивного отвара, и спокойно, нараспев, ораторствовал: "Все это только подтверждает неподтвержденное, братия моя! Вакуума не существует!"
Георгий Моисеевич, хоть и привык к необъяснимым явлениям, происходящим по воскресеньям в его церкви, не мог понять, как он оказался в чулане Елизария Сидоровича с ковшом меду в руке. Но он взял себя в руки, предварительно отбросив ковш, и вышел в залу. Ослепительный свет облил его, а граф Артур Домодедов, нахмурившись, ударил кулаком по столу по своему обыкновению. Так, вслед за кухонным столом, сломался и письменный, на котором стояла печатная машинка и ваза с ассиро-вавилонских раскопок. Но разбиение этих дорогих для Елизария Сидоровича предметов его ничуть не рассердило - он продолжал благодушно улыбаться и наконец заговорил: "Друзья! Многовековое чаяние человечества..."
Даниил Кузьмич, влетая в вентиляционное отверстие, вложил ему в уста кляп.
Из ворот сада Мартин Лютер Гартен вышел седовласый старичок с малиновыми четками в руках. Вдруг он остановился, побледнел, тяжело рухнул оземь и приложился к роду своему.
Оправившись от потрясших их феноменов, пятеро товарищей во главе с летающим Даниилом Кузьмичем достали из бара спиртной напиток. Откупорив сосуд они дружно носами втянули пары летучей жидкости. Внезапно со стороны ванной комнаты послышалось монотонное гудение.
Отворилась дверь, и вошел Александер Виттгенгейм. Елизарию Сидоровичу подумалось, что, быть может, стоит осенять себя католическим крестом два раза в день. Александер Виттгенгейм пожал всем руки и уселся во главе стола, отодвинув Даниила Кузьмича, который внезапно обрел свой вес. Александер Виттгенгейм снял берет: он был коротко пострижен. Георгий Моисеевич вручил ему пригласительный билет на служение прог рессистской церкви, Артур Ферапонтович подал летопись Ложи Золотистых Ножей, а Иероним Прокофьевич - свой паспорт. Все эти бумаги Александер Виттгенгейм невозмутимо разорвал и отправил в корзину для мусора.
- Такова участь всех документов, - вздохнул Даниил Кузьмич, жуя кусок черствого хлеба. Александер Виттгенгейм внезапно захохотал, потрясая своей всклокоченной бородой и разбрасывая по коридору конфетти.
- С Новым годом, господа товарищи, - сказал он басом, сняв пальто и обнажив волосатую спину, на которой было написано:"Non epistulae - non hominis" - он имел природную склонность к античной филологии.
- Время субъективно. А попросту говоря, его не существует. - Начал было Иероним Прокофьевич, но тут встал из-за стола граф Домодедов и дал ему в лоб.
- Боль тоже субъективна, - сказал Иероним Прокофьевич, вставая, и, потирая голову, направился в сад.
За столом воцарилось напряженное молчание, прерванное истошным воплем из сада. Все выскочили в сад. Иероним Прокофьевич склонился над лежащим на траве старичком - это было доказательством того, что Новый год все-таки наступил.
Из комнаты раздался хлопок - это подошедшая Евфимия Аполлоновна откупорила бутылку шампанского. Евфимия Аполлоновна была вся белая, и, дабы не смущать ее, все остальные также облачились в белое.
- Мы все белы, как огонь посвященных! - восторженно пропела Евфимия Аполлоновна, как соловушка.
- Его не существует. - Отозвался Елизарий Сидорович.
- Отнюдь! - возразил ему вернувшийся из сада Иероним Прокофьевич. В руках его были малиновые четки.
